Набережную устилал желтый ковер опавшей листвы. Еще только вроде середина сентября, а очумевшая природа уже собралась в очередной раз умереть, подавая пример психически неустойчивым, вовремя не записавшимся на прием к психологу.
Этот город вообще не слишком жалует неустойчивых. Несколько промахов, неловкое движение, и ты убит. Неважно как, выстрелом в лоб, пинком на рельсы, или просто морально раздавлен, с этого момента твой дальнейший путь предрешен.
Отбрасываю депрессивные мысли, иду дальше быстрым шагом, потому что уже опаздываю. Один мой знакомый, точнее, даже наверное друг, назначил мне встречу, сказал, хочет показать что-то необыкновенное. Что-то, что навсегда врежется в память.
На боку болтается фотоаппарат. Если уж необыкновенное, то должно быть запечатлено!
Дерзкая мелодия разрывает шум города.
- Душа моя, я уже бегу!
- Не торопись. Оттуда уже должно быть и тебе видно.
Бегу к мосту через реку, на котором уже виднеется коренастая фигура. Львиные головы с моста глядят на меня грозно и как-то хищно…
В следующую секунду я потеряла возможность следить за реальностью, она разорвалась прямо передо мной, заставила потерять равновесие и со всей силой, помноженное на ускорение, удариться плечом о кованый парапет, а фотоаппаратом о бордюр. Затвор обиженно щелкнул, и вокруг стала тишина…
Время резко замедлилось и продолжало останавливаться. Ветер шевельнул желтую листву пышнозеленых когда-то лип, и на секунду все расплылось желто-оранжевым морем; скинул прядь моих волос с плеча, взметнул в воздух смерчик из листьев, и так и оставил, остановил. Прямо над моей головой угрожающим стоп-кадром застыла стайка уток – черными силуэтами на фоне серого неба. Машины встали, не включив стоп-сигнал, светофор замер на желтом…
- Ахренеть сфотографировала… - вырвалось у меня. - Аномальная зона какая-то…
Взгляд скользнул по мосту, но там никого уже не было. Мой друг застыл в воздухе, раскинув руки в прыжке с моста, в пяти метрах от мутно-серой, замершей камнем, воды.
Щелкнул затвор…
Толстые подошвы высоких ботинок нещадно мяли и топтали первый, только что выпавший снег. Черные полы кожаного плаща развивал ледяной ветер, завывая от горя, проклиная человека за убийство невинных снежинок. Ветер пытался пробраться под свитер, но молодая человеческая особь крепко сжала воротник бледными пальцами. Снежинки издавали из под ботинок предсмертный хруст...
Ветер ослеп от ярости и начал пытаться залезть в рукава, дуть навстречу, заставлять волосы хлестать человеческую особь по лицу,отлетал назад, пытаясь поднять вихрем полуживые, скомканные, измятые снежинки.
Как можно сильнее толкнув человека,летел скорее вперед, унося еще нетронутые снежинки с пути человеческого....
и шипел. и свистел, и кричал.....
........"ЗА что?".......
А человек в кожаном плаще, борясь с ветром и сжав бледными пальцами воротник, шел себе и шел, ступая толстыми подошвами по хрупким снежинкам.
Потому что он, в отличие от ветра, не любил Первого Снега.....
Так вдруг оторвался от реальности мозг,
От координации ушли шаги,
Желтые оковы и обилье слез
И пеленою снов окутаны все дни.
(Илья Черт)
Краснота под закрытыми веками заполнялась бредовыми снами. Картинки сменялись одна за другой, словно в калейдоскопе. Его сны всегда были необычными, они были больше похожи на рисунки, или фотоснимки, чем на целостное видение, как у всех нормальных людей. Ему снилась кровь. Красная, красивая, разлитая. В одних «снимках» – на полу, в других – на стене – брызгами, в третьих – на чьем-нибудь теле. Порой – как в учебниках мединститутов.
Он боялся этих снов, и часто жаловался на них медсестре. Она – врачу. А врач не выпускал его в мир «нормальных» людей.Он знал это, но по другому не мог, ему нужно было кому-нибудь рассказывать свои сны, чтоб окончательно не сойти с ума.
Его соседи, да и вообще люди в отделении, не слушали его, думали о чем-то своем. Некоторые вообще разговаривали сами с собой. А медсестра его слушала, иногда даже записывала. Редко – пыталась зарисовать, когда он особенно эмоционально что-то рассказывал.
Когда он намеренно не засыпал, просто лежал под одеялом, притворяясь, то на следующее утро, весь мир казался ему цветным панно, так же состоял из картинок. Тогда он убегал и где-нибудь сидел, закрыв лицо руками, чтоб ничего не мельтешило перед глазами.
Иногда ему снились другие сны. Совсем другие. Никаких кошмаров. Но он их не помнил. Когда просыпался, то понимал, что снова что-то упустил. Ему становилось стыдно за себя, и он плакал в подушку.
Он помнил, что ТАМ было что-то необыкновенно хорошее, но не помнил, что именно даже приблизительно. Ни одного фрагмента. Ничего.
Так проходили месяцы. В четырех стенах ход времени настолько замедлен, что практически не ощущается. Часы тянулись бессмысленным световым днем и кошмарной тьмой под закрытыми веками...
Снег падал хлопьями, и через полчаса черный асфальт превратился в белое поле; небо было его отражением – такое же белое; воздух был его продолжением – такой же белый из-за падающего снега.
Он стоял у стены и смотрел в окно, в очередной раз пытаясь вспомнить сегодняшний прекрасный сон. Не вспоминалось ни фрагмента. Ничего. Только голова разболелась и на душу лег очередной камень.
В коридоре стало холодно и пусто – все потянулись к своим кроватям и одеялам. Медсестра тоже куда-то ушла, наверное, подумалось ему, пить чай с пряниками. Только у соседней стенки стояла тоненькая фигурка, которая, как только он ее заметил, подошла к нему, заглянула в глаза и тихо сказала:
«Надо идти отсюда. Пошли?»
Видя непонимающий взгляд, она кивком указала ему на окно и стену снега, за которой ничего не видно.
«Это невозможно» - пробормотал он.
Она взяла его холодные руки в свои – горячие. Обвела глазами пустой коридор, и обрадовано улыбнулась, заметив колченогий стул, на котором обычно сидела медсестра. Тихо подбежала, взяла его, принесла к окну. Поставила, перехватила поудобнее и с размаху ударила по стеклу.
Сотней маленьких острых снежинок стекло осыпалось на пол. Прут кованой решетки она тоже с легкостью отломала – он был подпилен заранее кем-то предусмотрительным. Она вылезла и встала на подоконнике.
Разбушевавшиеся снежинки ложились ей на плечи и голову, замаскировывая ее, делая ее своей, еще одной снежинкой.
Широко раскрыв глаза, он все еще стоял внизу, среди осколков. Ветер, по волчьи завывая, врывался в помещение. Она тянула к нему обе руки, уговаривая выйти к ней на карниз.
Он помотал головой:«нет-нет…так нельзя…ничего не получится!! Это невозможно!!»
Она нахмурилась: «Получится. Верь мне. Здесь все можно. Как во сне.»
Он взял ее руку, влез на подоконник. Неловко схватился за раму и порезал руку.
Выйдя на карниз, постоял немного, привыкая к порывам ветра. А потом они вместе шагнули в пелену снежного танца.
Он больше никогда не проснулся. И никто их больше не видел. Только кровь стекла чуть-чуть по оставшемуся в раме осколку и так и застыла на морозе, красной красивой полоской.
Сладко зевнув, Хаос бодро вскочил с кровати, натянул брюки и вышел на кухню. Глотнув из чайника холодной воды, еще раз сладко потянулся и помотал головой, вытряхивая из головы остатки снов. Прошлепал босыми ногами в ванную и сунул светловолосую голову под струю воды. Отряхнувшись, как дикое животное, поправил руками прическу и вернулся в комнату. Поглядел на часы. Половина девятого. Пора собираться на работу.
Отодвинув створку шкафа, достал свою рабочую форму: рога и копыта, хвост и довольно увесистый трезубец. Тяжело вздохнув, начал экипироваться. Мгновение – и исчезла обворожительная улыбка с симпатичного лица, видоизменились конечности, потемнел облик.
Процокав копытами по паркетному полу на кухню, второпях допил вчерашний кофе, оставил кружку на столе и уселся на подоконнике, свесив ноги. Почесал нос, поморщился от яркого солнца и прыгнул вниз, налету выбирая новую жертву.
Хаос сел рядом с кошкой. Поглаживая темной волосатой рукой ее загривок, слегка прижимал ее к ветке, отчего кошка все громче и жалобнее мяукала. Хаос потряс ветку, и вниз полетели листья…
Татьяна Никитична была единственной, кто услышала трагическое кошачье мяуканье и вышла из квартиры. Она звала кошку, называя ее разными ласковыми именами и прельщая ее мифическими кусочками колбаски из холодильника. Кошка, поддаваясь на ее зов, начала потихоньку спускаться, не переставая при этом громко кричать. Когда кошка уже довольно низко спустилась, вдруг из подъезда выбежала черная собака с хозяйкой на привязи и, учуяв кошку, бросилась на ствол дерева. Татьяна Никитична в страхе отскочила от злого кобеля, громко ругаясь и крича, а кошка вновь рванула наверх.
И в тот момент, когда все бросились врассыпную, из окошка Татьяны Никитичны повалил дым, пламя кровожадно лизнуло оконную раму, лопнуло со странным звуком стекло и раздался взрыв.
Хаос поморщился от едкого дыма, раскашлялся. На этот раз это не его проделка. Он взял кошку на руки, посмотрел ей в глаза, положил руку ей на макушку и перелез на крышу подъезда.
Хаос попытался заглянуть в окно горящей квартиры. Почесывая косматую голову, из дыма вышла фигура, села на подоконник и посмотрела на Хаоса невинными голубыми глазами.
- Опять ты… - прошипел Хаос: - послушай, Случай, тебе не надоело?...я тут гадостями занимаюсь, своей прямой работой, а ты все портишь…
- Ааа…ну и что?...а что я такого сделала?... – Случай посмотрела на Хаоса затуманенными глазами безумца.
Странное существо вглядывалось в небо, разглядывая «Боинг», недавно только проднявшийся в небо.
- Ты опять все испортила… Я кошку на дерево закинул, чтоб бабку подразнить, а получилось, что жизнь ей спас… меня так с работы уволят насовсем. И что мне прикажешь, всю жизнь с людьми жить, в этом аду?..
- А мне пофигу. – ответила Случай, спрыгнула с подоконника вниз и скрылась за деревьями.
«Это надо же...» -подумал Хаос. «Мало того, что эта дура поджог устроила, так это еще ей и кошке все похвалы с благодарностями достанутся… Вроде как, если б не кошка…и если б не «счастливый случай…»
Приехали пожарные на своих красных огромных машинах, но у Хаоса уже не было настроения им мешать, да и рабочая смена подходила к концу. Хаос только лишь немножко пошалил, ради удовольствия: подогнал зевак с улиц, собрал их толпой возле подъезда, и не давал идти воде по шлангу, наступив на него копытом. Посмотрел, и улетел к себе домой, отдыхать и думать, что написать в отчете начальству.
к457к3718
Как только я наберу этот код к подездному домофону, он внезапно появится ниоткуда, обнимет меня, прижмет меня к себе и что-то прошепчет на ушко..я ничего не пойму конечно же, а он тем временем начнет распутывать шарфик на моей шее...ему придется повозиться, потому что он намотан почти по самые глаза, хоть и не по осеннему тепло на улице - чтоб никто не видел,что я плакала недавно.
Пока звенит открытая подъездная дверь, он рванет ручку, и, открыв дверь, втолкнет меня в теплый подъезд.
Он обнимет меня еще крепче, прижмет к стенке и будет крепко держать руки, пока я от неожиданности ловлю ртом воздух...
Он снова будет что-то шептать мне, невнятное, лаская меня, проводя своей щекой по моей щеке, целуя мою шею, отодвигая и постепенно стягивая шарф... Он закроет мне глаза теплой ладонью, чтоб я не видела его лица, его глаз... Он поцелует меня, чуть прикусывая губы, спустится чуть ниже,проведет по моей коже губами, поцелует шею...
И я вздрогну,от неожиданной боли когда он вопьется своими прекрасными белыми вампирскими клыками в мою шею...
Впрочем...потом мне будет все равно.
Нос по ветру, и вновь к земле.
Стремительно сбегая вниз,
Бежишь не «от», бежишь не «из»,
Но пасть в крови, и нос в золе…
И небо над тобой в огне,
И по камням поземкой дым..
Через обрыв прыжком одним,
Навстречу манящей луне
Тихо шуршат под лапами листья
И запахи их щекочат в носу
Достала осень-художница кисти,
Рисует кошку на мокром ветру
Я тепло привезла
И забираю с собой.
Я еще одну жизнь прожила
И умерла с тобой.
Я оставила след на асфальте
На твоих мостовых,
Я различала голос в гвалте
Строгих львов-постовых.
Я искала радугу в фонтанах,
Искала сигареты в пустых карманах
И нашла.
Я пришла, улыбнулась тебе,
Я пришла рассказать о себе Неве.
Я пришла..
Как тысячи солнц фонари привокзальные
Бьют по глазам их гамма-лучи
Высоковольтные линии - спицы вязальные
Этот город был чей-то, теперь он ничей
Обрываются в дымке за горизонтом
Блестящие рельсы и ржавые шпалы
На перроне стоишь под оранжевым зонтом
Провожаешь того, кого не встречала
Шумный динамик чихнет неуверенно
Прокуренно-женским, устало-смурным
И разнесется эхо размеренно
По полустанкам ночным и пустым
Громко дрожит от нетерпения
Поезд, готовый отправиться прочь
Какое дерзкое неповиновение –
Сбегать от себя же в темную ночь.
Темнота во всех углах
Удивительно спокойна
Шепчет тихо «Йох, унлах»
Перезарядив обойму
По обоям на стене
Бродит огонек прицела
Остановится на мне...
Вот и пуля полетела
Первый выстрел незаметен
Просто станет как-то грустно
Со вторым – тоскливо, пусто
Одиноко – это третий.
На четвертом станет гадко
Станет холодно на пятом,
Бесприютно, неприятно
На шестом и на девятом..
Пусть у тебя будут крылья
Как у воздушного змея:
Чтоб рисунки цветные были,
Чтоб несли в неизвестные земли.
Ты бы просто ложился на ветер,
Как стихи ложатся на ноты,
И взлетал в сиреневый вечер
Не боясь любой непогоды.
Задыхаясь в диком восторге,
Обгонял облака грозовые,
И не думал о тонкой бечевке -
Я ее давно отпустила..
В этом городе тесно.
Мои мечты не влезают в эти квартиры.
Цепляюсь за сучья своим палантином
В поисках взлетной полосы.
Держу тебя за рукав.
Летим наверх без оглядки назад,
Уже сотни лет я не разберусь,
Ты все-таки держишь, или я держусь?
Мое хрустальное утро начнется со звона бокалов
Зябко скользнет по плечам одеяло,
И паутинкой осколков падают в прошлое сны
Мое сердце и чувства замерзают до поздней весны
Замерзает и дом мой, закрывает окна и двери
Все окна на юг, в них - мороз и метели.
А внутри все как раньше, лишь прохладней немного
Стало тише, спокойней..и чуть-чуть одиноко.
Почему же в этот вечер
Вы гуляете одна?
Зажигает город свечи
В закоптелых фонарях.
Отражаются в каналах
Озорные огоньки,
Их невинные забавы -
Танцы жизни и тоски...
Медленно воскреснут звезды,
И над крышами домов
Стане гуще теплый воздух,
Вплоть до сизых облаков.
В мареве утонет эхо
Торопящихся шагов,
Взрыв заливистого смеха,
Цокот ваших каблуков.
И мерцает в танце вечном
Полумесяц на волнах.
Почему же в этот вечер
Вы гуляете одна?
Небо зовет к себе безмятежностью,
Свободой, ненавязчивой нежностью,
Глубиной бесконечных просторов,
Без грусти, сомнений и споров.
И мне бы расправить крылья,
Чтобы мечта стала былью,
И встав на перила балкона,
Забыть о законах Ньютона...
Я забираюсь на крышу повыше,
Поднимаю глаза и вижу,
Как отправляются в полеты
Мои бумажные самолеты!
Какая длинная минута -
Взглядом провожать вагоны.
И бежать за ними по перрону,
Ты и сам уезжаешь как будто.
И как будто ты не снаружи,
А все еще рядом где-то,
Куришь свои сигареты,
И улыбаешься безоружно.
Ровно бежишь, как по рельсам,
И маршруты у вас совпадают
Но у поезда длинные рейсы,
На них твоих сил не хватает...
Но все же ты не снаружи,
А все еще рядом где-то,
Куришь свои сигареты,
И улыбаешься безоружно.
Какие у тебя глаза?
Я никогда не узнаю.
Снег на улице тает,
И скоро весна.
Я часто тебя представляю
стоящего у окна.
Но на тебя это не похоже,
Ты как наглый случайный прохожий
волнуешь и манишь меня.
Благословенны на улицах этих дома,
И сточные трубы, стальная вода,
И небо, и тучи, и в Летнем кусты,
Автодороги, тропинки, мосты,
Бездомные кошки, люди, собаки,
Фонтаны, сады и мусора баки,
Гопота, наркоманы, официанты,
Дворник с метлой, балерина в пуантах.
Пустые скамейки в катькином садике,
И даже чурка усатый на ВАЗике.
Я могла бы всем этим гордиться,
Но мне 'повезло' москвичкой родиться..
В городе блуждает ночь,
Люди запирают двери.
Вместе с ней приходит дождь,
Прячутся под крышу звери.
Но ночь она не злая, нет.
Она прекрасно знает, мы устали...
Она тихонько гасит в окнах свет,
Чтоб люди хоть немножечко поспали.
А дождик настучит по крышам
Какой-то незатейливый мотив
Он осторожен, еле-еле слышен,
Чтоб никого не разбудить..
